..по пляжу шел волшебник, но в нем никто не нуждался. Голодный зомбя.
Дождь хлынул с неба проклятьем богов. Рваный ответил им своим, забористым, матом. Ругаться в голос, сидя в ночной засаде - это, по меньшей мере, неразумно, поэтому он позволил себе лишь пробурчать что-то нечленораздельное, но могущее вогнать в краску целый пансион благородных девиц, буде он оказался в этом вонючем болоте.читать дальше
А болото, к слову, действительно воняло тиной, гнилью и мертвечиной. Первый час это очень мешало, позже уже свыкся. Даже мошкара, истинный бич сих мест, пусть и жалила, но уже не так яростно, как в первый час, дорвавшись до свежей крови. А вот холод никуда не делся. Там он, затаился проклятый, в темных, дурнопахнущих водах болота ласкает липкими пальцами онемевшие ноги. Казалось, будто это утопленники хватаются синими пальцами за окоченевшие лодыжки и тянут, тянут, тянут в топкую глубину.
Рваный передернулся от возникшей перед глазами картины, и даже слегка переступил с ноги на ногу, дабы убедиться, что в его ноги никто не вцепился мертвой, холодной хваткой. Его невольное движение вызвало возмущение в недвижных водах болота, лягушки с недовольным кваком кинулись в камыши, из зарослей колючего кустарника вспорхнулперепел.
- Чего шумишь, командир – раздался хриплый, приглушенный голос за спиной. Рваный обернулся, отмахиваясь рукой от особо назойливого комара. Осторожно раздвигая ,болотные кусты руками к нему приближался Обух, издавая подозрительно мало шума, несмотря на всю свою комплекцию (весьма внушительную, к слову).
-Да застоялся уже…еще и комарня – пробурчал Рваный. Обух согласно хмыкнул и потер огромной ладонью искусанную шею, почти незаметную в плечах с аршин шириной.
-Это да, тут их больше чем шлюх на Красной улице. Говорят что от них болезни всякие подцепить можно…- сознанием дела продолжил Обух
-От шлюх или от комаров? – отрешенно спросил Рваный.
-Да и от тех и тех – прихлопнул ладонью шуструю мошку Обух – только шлюхам еще и платить надобно – и замолчал задумчиво.
Дождь тем временем и не думал прекращаться, лил косыми свинцовыми струями, сек лицо, как плетью-семихвосткой.
Рваный поднял глаза к небу. По звездам, уныло тускневшим в облачной дали, уже перевалило за середину ночи.
Запаздывают имперцы. Мерзни тут из-за их непунктуальности.
- Я что сказать хотел…- начал Обух немного подбредая к Рваному – командир, там ребята уже бесятся. Имперцы еще часа два назад идти должны были. Я им сказал пару ласковых, но сам знаешь – болтать начинают от скуки,шуметь, ветры пускать – хреновая засада получится. От вышлют чернопанцирные разъезд наперед, засекут как детишек в песочнице…
Прав Обух. Нет ничего худшего, чем затянувшаяся засада. Гиблое дело. Ох, чует сердце, не все тут чисто, ох чует.
Сколько раз говорил себя – не верить этим прихвостням королевским. Для них же наемники хуже мяса пушечного, даже не люди – инструменты достижения промежуточных целей. Зато заплатили жирно. Да и работенка вроде не пыльная, перехватить обоз имперский, с минимум охраны, пятая часть добычи – себе. Учитывая, что обоз направлен в лагерь главной армии Империи – то даже пятая часть составляет целое состояние. Очень подозрительно, с чего бы такие щедроты со стороны королевских вербовщиков? Они, как правило, наемников не жалуют…
-Так вот я и говорю, может вы сходите к ребятам, да по-командирски нашепчете им на ушко нежностей – пускай присмиреют. А то меня совсем не слушают. Молодых много набрали, авторитетов никаких нет – только сейчас Рваный заметил, Обух что-то говорит уже пять минут.
Он всмотрелся в его простое, деревенское лицо. Лунный свет красил его блестящую лысину в бледно-голубой, что придавало его облику какой-то мертвенный оттенок. Что-то мертвяки одни мерещатся… А Обуха он знал уже лет пятнадцать. Вместе за мародерку сидели в Приречном Остроге, вместе оттуда рванули от королевского правосудия
подальше. Вместе к наемникам прибились, вместе воевали. Через три кампании прошли, все за разные стороны. И Империи служили, и Гильдии и Королевству… Деньги везде одни, а идейность она наемникам как-то… не присуща, короче. Было дело, во время Иссинской операции, когда отборные Гильдийские войска в панике бежали перед
непобедимым войском варваров с северных гор их отряд оставили прикрывать отход командующего состава. Вот тогда их варвары и накрыли, легкой конницей в бок так вжарили, что небу страшно стало. Командиры недоделанные, ясное дело, сразу рванули, задницы свои командирские спасая, а Ветер (он тогда командовал тем самым наемническим отрядом, где Обух с Рваным служили) твердо в землю вцепился, ни шагу назад. Он еще из старых людей был, со своими понятиями, сейчас таких нет.… И не будет уже, наверное. Все там полегли, всех посекли варвары-ухорезы, вот только Обух с Рваным, да еще пяток ребят улизнули лесами. Пересидели месяц в деревеньке засечной, да и обратно – на войну. Прибилось к ним пару пареньков деревенских, потом еще парочку в трактире подорожном подобрали… Вот с тех пор и воюет, где заплатят больше. Только их уже не пара-тройка оборванцев дезертирующих, асемьдесят отчаянных рубак и сорвиголов. Рваный командиром получился, за опыт и смекалку военную, да и за чутье
звериное. Вот это самое чутье и грызло его, воротило нутро, чесалось и кололось, как шило в штанах. У Обуха глаза тоже были неспокойные – тоже чует.
-Ладно – обратился Рваный к нему своим, как всегда, спокойным и чуть хрипловатым голосом – давай метнись к ребятам, пусть сюда подгребают, к дороге поближе. – Обух кивнул – Только чтоб мне тихо, а то яйца поотрываю. И Принца ко мне подзови, переговорить с ним нужно. Обух деловито кивнул, глазами спрашивая разрешения исполнять.
Равный утвердительно кивнул. Обух так же тихо как пришел, так и ушел обратно, словно тень. Хороший парень. Хотя какой парень – мужик! Уже авось за тридцатник перевалило. А пол жизни на войне… Вздохнул тяжело Рваный, машинально потер рукой жалкий огрызок вместо уха (добрые жители одной захолустной деревеньки имели обыкновение
травить волкодавами малолетних попрошаек, если приходят хлеба просить – вот Рваного и порвали немного). Пол жизни на войне… А была ли жизнь до войны? Уже и не вспоминается. Эх война, война.. Сука бешеная, тварь, демон – а без нее никуда. Ничего больше не умел Рваный, как людей убивать. Ни поля пахать, ни дома строить, ни
плуги ковать – только убивать. Зато уж что, а это умел в совершенстве. Практика обширная была, обзавидуешься.
Дождь слегка поутих, туман приболотный развеялся, и с того места где Рваный засел хорошо дорогу видно стало, да и окрестности просматриваются. Дорога дугой огибает болото, где мы дерьмо месим, с другой стороны – лес.
Отлично, значит сбоку не зайдут, обоз по лесу не протащишь.
А вот разъезд вполне вперед себя выслать могут. Имперцы – они ребята осторожные, тактичные, свое дело знают.
Охраны при обозе наверняка человек пятьдесят – семьдесят, большего на дороге лесной не уместить, да больше и не нужно. Наверное, будут только конные. В тяжелых латах, в имперском обычае – что нам только на руку. Тяжелый конник он против сомкнутого пешего строя хорош, а вот мобильный, разрозненный и легкий на маневр отряд их
разобьет в пух и прах, каракатиц неповоротливых.
Так их и бить надо: с флангов, быстро, легковооруженной пехотой. Это Рваный еще когда самой империи служил уяснил. Вот – пригодилось.
Сзади послышался шорох и чавканье. Рваный обернулся на шум. По одному, осторожно ступая, продираясь через заросли камыша и тины выходил на лунный свет его отряд. Его плоть и кровь, его братья, его товарищи. Ублюдки. Так их прозвали меж народа – «Ублюдки». Прижилось, как клеймом клеймили. А что – таки ублюдки. Мародеры и воры,
убийцы и дезертиры, хулиганье и бандиты, разбойники и просто мразь – другие в наемники не пойдут. И вот сейчас Рваный всматривался в их лица и не мог бы их назвать ни одним из перечисленных эпитетов. Это его отряд. И сегодня он их поведет в битву. Понемногу пространство вокруг него заполнялось людьми. Людьми разными: молодыми и уже пожившими, симпатичными и уродливыми, высокими и низкими, умными и глупыми, непохожими. Но что-то неуловимо общее было во всех них. Метка смерти?
спасибо Максиму. Он знает о чем я.
А болото, к слову, действительно воняло тиной, гнилью и мертвечиной. Первый час это очень мешало, позже уже свыкся. Даже мошкара, истинный бич сих мест, пусть и жалила, но уже не так яростно, как в первый час, дорвавшись до свежей крови. А вот холод никуда не делся. Там он, затаился проклятый, в темных, дурнопахнущих водах болота ласкает липкими пальцами онемевшие ноги. Казалось, будто это утопленники хватаются синими пальцами за окоченевшие лодыжки и тянут, тянут, тянут в топкую глубину.
Рваный передернулся от возникшей перед глазами картины, и даже слегка переступил с ноги на ногу, дабы убедиться, что в его ноги никто не вцепился мертвой, холодной хваткой. Его невольное движение вызвало возмущение в недвижных водах болота, лягушки с недовольным кваком кинулись в камыши, из зарослей колючего кустарника вспорхнулперепел.
- Чего шумишь, командир – раздался хриплый, приглушенный голос за спиной. Рваный обернулся, отмахиваясь рукой от особо назойливого комара. Осторожно раздвигая ,болотные кусты руками к нему приближался Обух, издавая подозрительно мало шума, несмотря на всю свою комплекцию (весьма внушительную, к слову).
-Да застоялся уже…еще и комарня – пробурчал Рваный. Обух согласно хмыкнул и потер огромной ладонью искусанную шею, почти незаметную в плечах с аршин шириной.
-Это да, тут их больше чем шлюх на Красной улице. Говорят что от них болезни всякие подцепить можно…- сознанием дела продолжил Обух
-От шлюх или от комаров? – отрешенно спросил Рваный.
-Да и от тех и тех – прихлопнул ладонью шуструю мошку Обух – только шлюхам еще и платить надобно – и замолчал задумчиво.
Дождь тем временем и не думал прекращаться, лил косыми свинцовыми струями, сек лицо, как плетью-семихвосткой.
Рваный поднял глаза к небу. По звездам, уныло тускневшим в облачной дали, уже перевалило за середину ночи.
Запаздывают имперцы. Мерзни тут из-за их непунктуальности.
- Я что сказать хотел…- начал Обух немного подбредая к Рваному – командир, там ребята уже бесятся. Имперцы еще часа два назад идти должны были. Я им сказал пару ласковых, но сам знаешь – болтать начинают от скуки,шуметь, ветры пускать – хреновая засада получится. От вышлют чернопанцирные разъезд наперед, засекут как детишек в песочнице…
Прав Обух. Нет ничего худшего, чем затянувшаяся засада. Гиблое дело. Ох, чует сердце, не все тут чисто, ох чует.
Сколько раз говорил себя – не верить этим прихвостням королевским. Для них же наемники хуже мяса пушечного, даже не люди – инструменты достижения промежуточных целей. Зато заплатили жирно. Да и работенка вроде не пыльная, перехватить обоз имперский, с минимум охраны, пятая часть добычи – себе. Учитывая, что обоз направлен в лагерь главной армии Империи – то даже пятая часть составляет целое состояние. Очень подозрительно, с чего бы такие щедроты со стороны королевских вербовщиков? Они, как правило, наемников не жалуют…
-Так вот я и говорю, может вы сходите к ребятам, да по-командирски нашепчете им на ушко нежностей – пускай присмиреют. А то меня совсем не слушают. Молодых много набрали, авторитетов никаких нет – только сейчас Рваный заметил, Обух что-то говорит уже пять минут.
Он всмотрелся в его простое, деревенское лицо. Лунный свет красил его блестящую лысину в бледно-голубой, что придавало его облику какой-то мертвенный оттенок. Что-то мертвяки одни мерещатся… А Обуха он знал уже лет пятнадцать. Вместе за мародерку сидели в Приречном Остроге, вместе оттуда рванули от королевского правосудия
подальше. Вместе к наемникам прибились, вместе воевали. Через три кампании прошли, все за разные стороны. И Империи служили, и Гильдии и Королевству… Деньги везде одни, а идейность она наемникам как-то… не присуща, короче. Было дело, во время Иссинской операции, когда отборные Гильдийские войска в панике бежали перед
непобедимым войском варваров с северных гор их отряд оставили прикрывать отход командующего состава. Вот тогда их варвары и накрыли, легкой конницей в бок так вжарили, что небу страшно стало. Командиры недоделанные, ясное дело, сразу рванули, задницы свои командирские спасая, а Ветер (он тогда командовал тем самым наемническим отрядом, где Обух с Рваным служили) твердо в землю вцепился, ни шагу назад. Он еще из старых людей был, со своими понятиями, сейчас таких нет.… И не будет уже, наверное. Все там полегли, всех посекли варвары-ухорезы, вот только Обух с Рваным, да еще пяток ребят улизнули лесами. Пересидели месяц в деревеньке засечной, да и обратно – на войну. Прибилось к ним пару пареньков деревенских, потом еще парочку в трактире подорожном подобрали… Вот с тех пор и воюет, где заплатят больше. Только их уже не пара-тройка оборванцев дезертирующих, асемьдесят отчаянных рубак и сорвиголов. Рваный командиром получился, за опыт и смекалку военную, да и за чутье
звериное. Вот это самое чутье и грызло его, воротило нутро, чесалось и кололось, как шило в штанах. У Обуха глаза тоже были неспокойные – тоже чует.
-Ладно – обратился Рваный к нему своим, как всегда, спокойным и чуть хрипловатым голосом – давай метнись к ребятам, пусть сюда подгребают, к дороге поближе. – Обух кивнул – Только чтоб мне тихо, а то яйца поотрываю. И Принца ко мне подзови, переговорить с ним нужно. Обух деловито кивнул, глазами спрашивая разрешения исполнять.
Равный утвердительно кивнул. Обух так же тихо как пришел, так и ушел обратно, словно тень. Хороший парень. Хотя какой парень – мужик! Уже авось за тридцатник перевалило. А пол жизни на войне… Вздохнул тяжело Рваный, машинально потер рукой жалкий огрызок вместо уха (добрые жители одной захолустной деревеньки имели обыкновение
травить волкодавами малолетних попрошаек, если приходят хлеба просить – вот Рваного и порвали немного). Пол жизни на войне… А была ли жизнь до войны? Уже и не вспоминается. Эх война, война.. Сука бешеная, тварь, демон – а без нее никуда. Ничего больше не умел Рваный, как людей убивать. Ни поля пахать, ни дома строить, ни
плуги ковать – только убивать. Зато уж что, а это умел в совершенстве. Практика обширная была, обзавидуешься.
Дождь слегка поутих, туман приболотный развеялся, и с того места где Рваный засел хорошо дорогу видно стало, да и окрестности просматриваются. Дорога дугой огибает болото, где мы дерьмо месим, с другой стороны – лес.
Отлично, значит сбоку не зайдут, обоз по лесу не протащишь.
А вот разъезд вполне вперед себя выслать могут. Имперцы – они ребята осторожные, тактичные, свое дело знают.
Охраны при обозе наверняка человек пятьдесят – семьдесят, большего на дороге лесной не уместить, да больше и не нужно. Наверное, будут только конные. В тяжелых латах, в имперском обычае – что нам только на руку. Тяжелый конник он против сомкнутого пешего строя хорош, а вот мобильный, разрозненный и легкий на маневр отряд их
разобьет в пух и прах, каракатиц неповоротливых.
Так их и бить надо: с флангов, быстро, легковооруженной пехотой. Это Рваный еще когда самой империи служил уяснил. Вот – пригодилось.
Сзади послышался шорох и чавканье. Рваный обернулся на шум. По одному, осторожно ступая, продираясь через заросли камыша и тины выходил на лунный свет его отряд. Его плоть и кровь, его братья, его товарищи. Ублюдки. Так их прозвали меж народа – «Ублюдки». Прижилось, как клеймом клеймили. А что – таки ублюдки. Мародеры и воры,
убийцы и дезертиры, хулиганье и бандиты, разбойники и просто мразь – другие в наемники не пойдут. И вот сейчас Рваный всматривался в их лица и не мог бы их назвать ни одним из перечисленных эпитетов. Это его отряд. И сегодня он их поведет в битву. Понемногу пространство вокруг него заполнялось людьми. Людьми разными: молодыми и уже пожившими, симпатичными и уродливыми, высокими и низкими, умными и глупыми, непохожими. Но что-то неуловимо общее было во всех них. Метка смерти?
спасибо Максиму. Он знает о чем я.
@музыка: Night city